Интернат, или сундук мертвеца - Страница 22

Илия открыл дверь и подошел к плачущей Еве, Ева приподняла веки, и Илия в который раз поразился странному сине-фиолетовому цвету ее глаз. Он наклонился очень низко над ее лицом, они почти прикоснулись носами. Ева слабо улыбнулась. Илия высунул изо рта длинную булавку, держа ее крепко зубами. Ева взяла булавку в рот, прикусила зубами и втянула в себя, запрятав быстро под язык.

Илия выпрямился, отвернулся и вышел. Ева закинула свободную руку под голову и весело посмотрела в круглый глаз видеокамеры.

Мальчик прошел мимо охранника не останавливаясь, бросив ключи на пол, захватывая пальцами голых ступней толстый ворс ковра. Один раз он невзначай повернулся и плавным движением руки забрал себе змею. Охранник еще несколько секунд испуганно соображал, как он ухитрился заснуть на посту.

Далила варила кофе на крошечной газовой плите. Почерневшая от времени и страданий турка с длинной серебряной ручкой подловила ее и выплеснула убежавшую черную пену на огонь. Запахло горелым, закашляли старики за тонкой занавеской. Далила нарезала теплый хлеб, разорвала картонную коробочку с жареной рыбой, поставила на стол разномастные чашки и почти пустую бутылку коньяка.

Она отдернула занавеску. Казимир, щурясь, посмотрел на нее, страшно изумившись. По его лицу было видно, что ночь подарила Казимиру почти реальную иллюзию на грани воспоминаний, а теперь он с ужасом понимал, что все это совсем не сон, а даже наоборот.

На драном матрасе, брошенном на пол, свернулся горбун, спрятав руки и крепко прижав согнутые ноги.

— Детка, — сказал Казимир, стесняясь своего вида спросонья, — там коньяк остался? Далила подошла и помогла Казимиру сесть.

— Что-то у меня рука, — Казимир потирал левую руку, — немеет по утрам. Я стал путать сон и явь.

— Так в детстве бывает, — сказала Далила и помогла ему пройти к столу.

— В детстве он путал быль и фантазии! — заявил проснувшийся Зигизмунд. — Все сочинял, сочинял — досочинялся! Покупает бинокли, яхты, спасает красивых проституток от смерти, вот что значит много придумывать, влип в свои фантазии по уши! И коньяк весь не выпей, оставь чуток! А вот спроси у него… — Горбун с трудом встал и сморкался у раковины. — Спроси, чем живет, где семья? Нету!

— Заткнись! — Казимир говорил грустно и беззлобно. — Ты у нас был самый реалист!

Может, у тебя жизнь получилась? Молчишь? Вот и сходи за коньяком, а этот я сам выпью, мне нехорошо. Детка, — это Далиле, — достань мое портмоне, хватит там этому реалисту на бутылку, да еще немного денег надо на еду. Купим, вдруг плавать придется дня два. В дверь постучали. Старики молчали, тяжело дыша, явно ожидая неприятностей. Далила встала. В комнату вошел красивый смуглый молодой мужчина. Он удивленно разглядывал Далилу, неуверенно улыбаясь. Что-то сказал по-турецки.

— Это матрос с яхты. — Зика сел за стол и запихивал в рот жареную рыбу. — Спрашивает, какой причал нам нужен.

— Я не знаю, какой причал. Черт его знает, хотя… Нужно же и за домом этим следить.

Казимир успел схватить крошечную серебряную рюмочку с коньяком, Далила ждала с перевернутой бутылкой, пока выльется все, потом слизала быстрым розовым языком каплю с горлышка. Зика вздохнул, провожая взглядом рюмочку, матрос завороженно смотрел в лицо красивой женщине, ослепленный солнцем в ее волосах.

В это странное мгновение мир вокруг них словно застыл. Необъяснимая болезненная реальность была так возмутительно нереальна, что все они — и старики, и молодая пара — потерялись во времени и не совсем понимали, где именно существуют в пространстве. Легко и горячо дрожал прозрачный день между ними, снизу во дворе кричала визгливо жена булочника, прогоняя грязных детишек, таскающих у нее булки, еще дальше, следующим фоном, пытался завестись мотор машины, чихал и раздражал своего хозяина до ругани, еле слышной — далеко, а над этим пространством тяжелого старческого дыхания и легкого молодого, над безумным сказочным городом непристойно орали чайки.

И вдруг в ужившихся друг с другом звуках появился посторонний — шаркающие шаги и стук палки о тротуар.

Горбун, очнувшись от всеобщего оцепенения, закричал громко и зло матросу, матрос чуть поклонился и выскочил за дверь, Казимир выпил быстрым движением свой коньяк, а Далила подошла к окну и посмотрела вниз.

Адвокат Дэвид Капа поднял голову и увидел в окне второго этажа ожившую молодую фламандку со старого полотна с растрепанными волосами.

— Там дистрофик с тросточкой и в шляпе, — сказала Далила Казимиру, убирая остатки завтрака.

— Проси, — просто сказал Казимир.

Далила высунулась в окно, адвокат все стоял в оцепенении, задрав голову. Она оперлась о подоконник, постаралась закрутить мешавшие волосы.

— Вы подниметесь? — Волосы вырвались и закрыли ей лицо.

— Благодарю вас, у меня только сообщение. Это касается сегодняшнего вечера. — Он приподнял шляпу, с сожалением оторвал взгляд от женщины в окне и ушел по узкой улице, сердито протыкая тростью выбивавшуюся кое-где между камней траву.

Далила пожала плечами.

— Значит, сегодня, — покорно сказал Казимир.

Хамиду принесли платье для приговоренной женщины. Платье лежало на подносе, свешиваясь вниз, звенело и больше напоминало изящную кольчугу. Поверх платья лежала небольшая корона и наручники. Хамид долго гладил пальцами наряд, Лиза стояла рядом и улыбалась.

— Ты всегда улыбаешься, как ящерица. — Хамид даже не посмотрел на Лизу, он все равно знал о ее улыбке.

— Я всегда заранее могу предположить, что произойдет потом. Почти всегда угадываю. Вот ваш друг недавно чаек кормил, я подумала, что он умрет скоро. Это странно, такое чувство, и все. Когда я угадала, — а угадываю я почти всегда, — я благодарю судьбу и улыбаюсь.